Я окончил морской кадетский корпус в 1894 году фельдфебелем, вторым по выпуску с премией адмирала Рикорда , и был назначен в Балтийский флот.

В 1895 году весной на броненосном крейсере «Рюрик»
я ушел в плавание на Дальний Вос­ток, где прослужил до 1899 года, вернулся в Крондштадт летом на крейсере «Крей­сер», проплавав в китайских и корейских водах 4 года .
Через 2 месяца по возвраще­нию в Россию я вновь отправился на Дальний Восток на эскадренном броненосце «Пет­ропавловск»

Находясь в Средиземном море, в Пирее, я получил приглашение от Императорской академии наук принять участие в снаряжаемой академией научной эк­спедиции в Северный Ледовитый океан под начальством барона Толя . Еще будучи в корпусе, и во время плавания на Востоке, я интересовался океанографией и иссле­дованиями в полярной области. Моим всегдашним желанием было снарядить экспе­дицию для продолжения работ в Южном Ледовитом океане, начатых нашими знаме­нитыми исследователями адмиралами Беллинсгаузеном и Лазаревым .

Мои работы по океанографии обратили на себя внимание и явились основанием для приглашения ме­ня в упомянутую экспедицию. На эту последнюю я смотрел как на подготовку к буду­щей русской антарктической экспедиции. Я принял это предложение и из Греции вер­нулся в Петербург, где зиму и весну 1900 года употребил на подготовку к научным ра­ботам в экспедиции, работая в главной физической и Павловской магнитной абсерваториях .Летом 1900 года я ушел в составе экспедиции на специальном судне «Заря
кругом Норвегии в Карское море и к берегам северного Таймыра, где экспе­диция имела свою первую зимовку. В течении этого времени я занимался вопросами гидрографии, океанографии и делал наблюдения над земным магнетизмом. Кроме работ по этим специальным дисциплинам, я предпринял ряд санных поездок с целью исследования малоизвестного побережья Таймырского полуострова и прилегающих к нему архипелага островов . В июле 1901 года, после вскрытия ледяного покрова «Заря» ушла на восток, обогнула мыс Челюскин и, выйдя в Сибирское море, направилась к Ново-Сибирским островам. После обследования Ледовитого океана — к северу от Ново-Сибирских островов, насколько это позволяли границы ледяных полей, «Заря» стала на вторую зимовку на острове Котельный Ново-Сибирской группы. Экспедиция имела строго научный характер и была занята исключительно научными работами и исследованиями. В эту зимовку мною был произведен также ряд санных поездок по островам с целью научных работ. Весной 1902 года барон Толь, считая невозможным, на основании предшествующих опытов, проникнуть далеко на север с помощью судна, решил предпринять отдельную санную экспедицию, имея ближайшею своею целью достигнуть малообследованный остров Бенета, лежащий к северу от Ново-Сибирских островов . Экспедиция должна была продолжать с навигацией научные обследования Сибирского моря и обеспечить возвращение партии барона Толя устройством склада на Сибирских островах, куда барон Толь предполагал вернуться самостоятельно. Лето 1902 года было крайне неблагоприятным по состоянию льда, который благодаря северным ветрам спустился на юг и все наши попытки подойти к острову Бенета и вступить в сношения с бароном Толь не увенчались успехом. Согласно плану, после третьей навигации, экспедиция должна была подойти к устью Лены, закончить работы и вернуться в Петербург .
По возвращении было доложено о положении партии барона Толя, о которой небыло известий с весны и академия решила немедленно послать новую экспедицию с целью поисков партии и оказания ей помощи. Я выработал план шлюпочной экспедиции, имея целью пройти на землю Бенета и выяснить там, на месте, судьбу партии барона Толя. Экспедиция эта многим представлялась невыполнимой в виду ее крайней рискованности, но другого выхода, за отсутствием времени, не было , и я [...] 1902 года отправился обратно через Иркутск и Якутск в селенье Казачье на устье реки Яны, откуда предполагал начать движение на Ново-Сибирские острова. Со мною отправились двое из команды шхуны «Заря» по собственному желанию (боцман и рулевой старшина ) и четверю мезенских тюленепромышленников, за которыми [...] в Мезень. Это были люди, с детства привыкшие к движению льда, и они как нельзя более отвечали моей экспедиции.
В Сибири я пригласил участвовать в экспедиции Павла Васильевича Оленина бывшего хранителя Иркутского музея, хорошо знавшего путешествия по Якутской области и еще до моего приезда приобретшего для экспедиции теплую одежду и 160 ездовых собак.
В конце апреля моя экспедиция в составе меня, Оленина, шести матросов и восьми тунгусов и якутов, на санях с собаками, имея с собой, доставленный за несколько сот верст с устья Лены тяжелый китобойный вельбот вышла из села Казачьего на Ново-Сибирские острова.
Переход был крайне тяжелый и часто приходилось тянуть вельбот наравне с собаками, передвигаясь по несколько верст в день, так как надо было прорубать лед. Экспедиция добралась [...]кой оконечности острова Котельный и здесь я решил ждать вскрытия моря.

Экспедиция моя располагала ресурсами на четыре месяца, считая в том числе и плавание на вельботе, я же провел шесть месяцев — с мая по декабрь — и жить приходилось ведя расчет на прокорм собак и охоту, от успеха которой зависела не только сама экспедиция, но и наша участь.

До вскрытия моря (июль 1903 года) мы охотились на тюленей, но все-таки часть собак пришлось убить, за невозможностью их прокормить. В июле море вскрылось и я на вельботе, вместе с двумя матросами и 4 поморами, взяв запас специальной провизии на полтора месяца — вышел в море, пробираясь [...] Южно-Сибирских островов, между островами Федосеевский и Новая Сибирь (Благовещенский пролив).
Оленин с якутами и тунгусами остались на острове Котельный, имея задачею прокормить собак для нашего перехода обратно на материк (ко времени замерзания моря). После трехнедельного плавания во льдах, ночуя и останавливаясь на плавучих льдинах, идя на веслах и под парусами, перетаскивая через льдины часто сам вельбот и находясь иногда в совершенно безвыходных положениях, я, 6-го августа 1903 года, высадился на острове Бенета, но партии барона Толя я там не нашел. Мы осмотрели жилище партии и документы, из которых было видно, что еще в ноябре 1902 года партия барона Толя оставила землю Бенета и по движущемуся льду, в полярную ночь, пош­ла на юг к Ново-Сибирским островам.Обследовав острова и окончательно убедившись в отсутствии партии, я отправился обратно (на Ново-Сибирские острова) и прибыл на остров Котельный после 43-х дней плавания на открытой шлюпке во льдах по­лярного океана. Олениным и отдельными партиями были обследованы спасательные склады на Ново-Сибирских островах, которые оказались совершенно нетронутыми, что еще раз подтвердило гибель партии барона Толя во время перехода с земли Бене­та на Ново-Сибирские острова в Ледовитом океане.

Дождавшись в ноябре замерзания моря, я с экспедицией по льду вернулся вновь в село Казачье, после семимесячного отсутствия. Вся экспедиция вернулась в полном составе, не потеряв ни одного чело­века.

Впоследствии, от Императорского Географического общества я получил за эту экспедицию большую золотую медаль.Из устья Яны я выехал на оленях в Верхоянск и прибыл в Якутск накануне объявления русско-японской войны. Получив извещение об этом и узнав, что адмирал Макаров уже отправился в Порт-Артур, я испросил раз­решение Упр. Мор-мвом ехать в Артур на эскадру, от­правив Оленина в С.-Петербург с докладом в академию наук об экспедиции и ее ре­зультатах .
Прибыв в феврале 1904 года в Порт-Артур , я явился вице-адмиралу Ма­карову  и получил назначение на крейсер 1-го ранга «Аскольд». Вскоре после гибели эскадренного броненосца «Петропавловск»

и смерти адмирала Макарова, которого я считал своим учителем как в военном деле, так и в области научных работ, я полу­чил в командование миноносец «Сердитый», на котором оставался почти до конца оса­ды крепости.

Во время командования миноносцем я занимался постановкой мин за­граждения и мною была поставлена к югу от Артура минная банка, на которой взор­вался и погиб японский крейсер «Такасаго» . Когда я увидел, что центр тяжести всей борьбы в Порт-Артуре перенесся на сухопутный крепостной фронт, я испросил раз­решение оставить командование миноносцем и был назначен на северо-восточный фронт крепости, командиром 75 м/м батареи .

Переходя на сухопутный фронт, я командо­вал батареей до падения Артура. После сдачи Порта-Артура, будучи в Японии, я за­болел тяжелой формой суставного ревматизма, что явилось результатом предшеству­ющего 4-х летнего пребывания за полярным кругом. После освидетельствования ме­ня японскими врачами, я, как инвалид, был отпущен из Японии в Россию, и в мае вернулся в Петербург .

Принять дальнейшее участие в военных действиях мне не уда­лось, так как осенью, когда я оправился, война была уже окончена. Зиму 1905 года я использовал для обработки научных материалов, предшествовавших экспедиции и за­нимался вопросами по воссозданию флота, погибшего в русско-японскую войну.

Я при­нял участие в работе небольшой группы офицеров, по инициативе которых был со­здан Морской Генеральный штаб — орган, на который должна была лечь задача раз­работки планов войны и судостроительной программы по постройке нашего флота.

Весной 1906 года Морской Генеральный штаб был открыт и я вступил в него, в ка­честве начальника оперативной части по Балтийскому театру. К этому времени отно­сятся мои первые работы с Государственной думой. В заседаниях Комиссии по обо­роне я принимал участие в качестве эксперта по военно-морским вопросам. К этому же времени относится и начало моих работ по разработке плана войны с Германией в военно-политической обстановке, весьма близкой к той, которая была в минувшей войне.

Уже в 1907 году эта война представлялась Морскому Генеральному штабу и мне совершенно неизбежной и срок ее был фиксирован на 1915 год. Ошибка в этом сро­ке произошла только на 6 месяцев. Эту войну я не только предвидел, но и желал, как единственное средство решения германо-славянского вопроса, получившего в этот пе­риод большую остроту, благодаря балканским событиям. Политическая борьба меж­ду Государственной думой и морским министерством, тем не менее, затягивала реше­ние вопроса о начале исполнения судостроительной программы, и в 1908 году я при­шел к убеждению, что поставить этот вопрос в реальные формы быстрой и энергичной деятельностью — невозможно. Все свелось к препирательству между думой и морс­ким министерством; уходило время, а вопрос о судостроительной программе не дви­гался и работа Морского Генерального штаба стала получать чисто академический ха­рактер .

Я решил снова вернуться к старой работе по исследованию полярных морей и по изысканию Великого северного пути из Атлантического в Северный океан. В это время Главное гидрографическое управление морского министерства решилось занять­ся этим вопросом и для этого снарядить экспедицию. Я принял участие в подготови­тельных работах этой экспедиции и при моем непосредственном участии были раз­работаны, спроектированы чертежи двух специальных ледокольных судов «Таймыр» и «Вайгач», командиром которого я и ушел на Дальний Восток в 1909 году для нача­ла работ по изысканию указанного пути со стороны Берингова пролива.

В навигацию 1909 года я работал в Берингове проливе и в прилегающей к нему области Ледовито­го океана. Осенью же вернулся во Владивосток с тем, чтобы на следующий год про­должать эти исследования на запад, в Ледовитом океане. Вскоре после возвращения во Владивосток, я получил известия о переменах, происшедших в составе морского министерства и о привлечении меня снова в Морской Генеральный штаб для продол­жения работ по судостроительной программе и по подготовке флота к войне. Я не­медленно вернулся в Петербург к прежнему своему делу, которое вскоре получило окон­чательное разрешение. Судостроительная программа, обеспечивавшая наши жизнен­ные интересы на Балтийском и Черном морях начала осуществляться и Балтийский флот, получив в лице адмирала Н. О. Эссена — талантливого и энергичного началь­ника, — пошел по верному пути подготовки флота к войне, близость которой с каж­дым годом становилась все очевидней.
Колчак и Эссен
Имея своей главной задачей разработку плана операции в Балтийском море, я особенно много уделял времени и всесторонней разработке планов войны на Черном море, главным образом Босфорской операции. В Петербурге в это время был учреж­ден военно-морской отдел Морской академии, в которой я некоторое время читал лек­ции по службе Генерального штаба , посещая в то же время лекции и в военной ака­демии.

В 1912 году я счел законченными свои работы по судостроительной программе и по подготовке флота к войне, и из Морского Генерального штаба вернулся на па­лубу корабля, вступив в командование эскадренным миноносцем «Уссуриец».

В 1913 году, в мае месяце, я вступил в командование эскадренным миноносцем «Пограничник» и в то же время принял на себя обязанности флаг-капнтана по опе­ративной части в штабе командующего морскими силами Балтийского моря адмира­ла Эссена. Весной 1914 года, я передал командование «Пограничником» и, остава­ясь в штабе, всецело посвятил себя подготовке к войне, близость которой была оче­видна и несомненна.

Война не застала Балтийский флот врасплох.

Огромная подготовительная работа, выполненная флотом, обеспечивала не только осуществле­ние всех задач, возлагаемых на флот по общему плану войны, но значительно расши­рила зону нашего морского господства. Было создано прочное положение в Рижском и Ботническом заливах, где в последнем флот занял Або-Оландский архипелаг, ук­репившись на острове Оланд. Оставаясь флаг-капитаном, а принимал, где только возможно, участие в активных операциях флота и его отдельных частей.

Так, я был в ряде крейсерств в Балтийском море, участвовал в походах для поставовки мин заграж­дений у неприятельских берегов и т. д. Из этих походов я считаю самым трудным зим­нюю операцию 4-х миноносцев, которыми я временно командовал. Операция эта, имев­шая своей задачею постановку мин заграждения в Данцигской бухте, была выполне­на в самое суровое время года, в конце февраля месяца, при исключительно тяжелых условиях, как со стороны чисто военной, так и в смысле обстановки плавания на мин­ных судах, со слабыми корпусами, во льдах. Могу отметить также и другую операцию, выполненную отрядом крейсеров: крейсер «Россия», на котором я был, поставил мин­ное заграждение у германских берегов у мыса Аркона за островом Борнгольмом.

В 1915 году осенью я принял командование минной дивизией Балтийского мо­ря с подчинением мне всех морских сил, оперирующих в Рижском заливе . Как толь­ко позволило состояние льда, я с дивизией перешел в Рижский залив. Тогда же мне пришлось принять участие в ряде совместных операций с армией Радко-Дмитриева под Ригой и способствовать поражению немцев во время их октябрьского наступле­ния вдоль
побережья Рижского залива на РигуА.В.Колчак, Балтийский Флот, Минная Дивизия

Несмотря на все попытки немцев за­хватить Рижский залив и развить операции на его побережье, флот выполнил свою за­дачу и обеспечил за нами обладание Рижским заливом. За эти операции мною была получена высшая боевая награда — орден св. Георгия 4 ст. В конце июня 1916 года я получил назначение в Черное море на пост командующего флотом с производством в вице-адмиралы (в контр-адмиралы я был произведен на пасху 1916 года). В пер­вых числах июля я прибыл в Севастополь и вступит в командование флотом . Меж­ду прочим не могу не отметить пребывание у меня в Севастополе бывшего Верховно­го главнокомандующего генерала Алексеева
Командуя флотом, я все свои усилия сосредоточил на организации борьбы с гер­манскими подводными лодками. Рядом минных операций, заграждением Босфора и сторожевой службой мне удалось совершенно прекратить выход «Гебена» и «Бреслау» — двух быстроходных немецких крейсеров — беспокоивших своими набегами наши берега. За время моего одиннадцати месячного командования флотом, «Бреслау» был в Черном море только один раз, а именно в первый день моего командова­ния флотом, когда я встретил его на линейном корабле «Императрица Мария» у Ана­толийского побережья.Я не мог догнать этот быстроходный крейсер на линейном ко­рабле и он ушел в Босфор, и вновь появился в Черном море в июне 1917 г., когда я оставил Черноморский флот. Деятельность неприятельских подводных лодок мне уда­лось также совершенно ликвидировать и поддерживать сообщение в Черном море, как в мирное время.

Громадное значение придавал я Босфорской операции, целью кото­рой была высадка большого десанта и захват Константинополя. Революция сделала эту задачу невыполнимой.

С началом революции, мне удалось сохранить свой авто­ритет и первые два месяца несмотря на головокружительный развал армии и Балтий­ского флота, Черноморский флот выполнял свои боевые обязанности, как и раньше. Но преступная деятельность германской агентуры, обеспечиваемая действиями пра­вительства, особенно с того момента как военным и морским министром объявился А. Ф. Керенский , неминуемо должна была сделать свое дело и с появлением Керен­ского во главе военного и морского ведомств — уже ни что не могло удержать Чер­номорский флот от полного развала и дезорганизации.В конце апреля мне пришлось по вызову А. И. Гучкова побывать в Петрограде в те памятные дни, когда первое Вре­менное Российское правительство фактически потеряло свою власть, перешедшую в руки интернационального сброда Петроградского совета рабочих и солдатских депу­татов с Лениным и Троцким и прочими тайными и явными агентами и деятелями боль­шого германского генерального штаба .

В эти несчастные дни гибели русской госу­дарственности, на политической арене появились две крупные фигуры — своего ро­да символы: один — государственной гибели, а другой — попытки спасти государст­во: я говорю о Керенском и о генерале Корнилове .

В это же время на военном совете в Пскове под председательством Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алек­сеева я впервые с совершенной убедительностью понял, что война с Германией, не­смотря на полную возможность доведения ее в этом году до победоносного конца, про­играна безвозвратно и, вернувшись в Черное море, я счел долгом открыто об этом за­явить флоту, которым я в то время еще фактически командовал.

Мое беспристрастное изложение нашего военного и политического положения вызвало среди команд Чер­номорского флота проявления патриотического чувства и результатом этого явилась посылка черноморской делегации в Москву, в Петроград и на фронт.

Я совершенно определенно указал, что путь, на который вступила наша революция, есть путь госу­дарственной гибели, связанной с проигрышем европейской войны, осложнениями с нашими союзниками, с грядущей потерей политического значения России, как дер­жавы и весьма вероятным территориальным ее разгромом . С появлением Керенско­го во главе Российского правительства работа большого германского генерального шта­ба соединилась с поразительными легкомыслием и демагогической деятельностью Ке­ренского и окружающих его членов Совета министров: Петроградский совдеп был представителем первого рода деятельности, а правительство изображало вторую по­ловину работы. Уже в половине мая, после обнародования преступного правительствен­ного акта, известного под именем Декларации прав солдата , я обратился к правитель­ству с указанием на невозможность дальнейшей службы и просил освободить себя от командования. Правительство отказало мне в этом, но через три недели мне пришлось все-таки оставить командование Черноморским флотом, который не замедлил пойти по общему пути со всеми вооруженными силами погибающего государства Российско­го . В Петрограде я встретился с американской миссией сенатора Рута , в составе ко­торой находился адмирал Гленон . Эта миссия обратилась к правительству с предло­жением послать меня на некоторое время в Америку, для передачи и обмена мнени­ями по целому ряду военно-морских вопросов, главным образом по ведению минной войны и по борьбе с подводными лодками. Правительство Керенского охотно согла­силось на это, потому что желало избавиться вообще от моего присутствия, усматри­вая в нем явную опасность для начавшейся тогда, 4-го июля, последней фазы государ­ственного развала, закончившегося торжеством большевизма.

В конце июля 1917 года я уехал через Швецию и Англию в Америку во главе спе­циальной морской миссии , после окончания которой я решил вернуться в Россию через восток. В Америке мне преимущественно пришлось работать в морском минис­терстве и Морской академии (в Ньюпорте). Я представлялся президенту Вильсону , государственному секретарю Лансингу , морскому министру и некоторым политичес­ким деятелям. Общее впечатление, которое я вынес из знакомства с американским об­ществом, это полная неосведомленность о делах в России. Мне это представлялось тем более странным, что в России находились многочисленные агенты американского пра­вительства, которые, казалось бы, должны были бы осведомлять американское общес­тво о положении дел на месте. Американское общество особенно восхваляло Керен­ского, что не помешало однако впоследствии общественному мнению в Америке ус­мотреть в большевизме идеологию российского демократизма.

Вообще, находясь за границей в период, предшествующий окончательному раз­валу российской государственности, я видел, что в вопросах нашей внутренней поли­тики наиболее ясный отчет отдавали себе военные деятели, стоящие быть может, на несколько специальной, но тем не менее — государственной точке зрения. В разва­ле нашей вооруженной силы они видели гибель государственности, а вовсе не выра­жения демократических настроений русского народа. Для людей военных всего ми­ра было совершенно ясно, что революция, не сумевшая выиграть войну, когда для это­го были все средства, неминуемо приведет страну к анархии, что впоследствии и произошло.

Я оставил Америку накануне большевистского переворота и прибыл в Японию, где узнал об образовавшемся правительстве Ленина и о подготовке к Брестскому ми­ру. Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал Русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наши союзные обя­зательства в отношении Германии. Единственная форма, в которой я мог продолжать свое служение Родине, оказавшейся в руках германских агентов и предателей, было участие в войне с Германией на стороне наших союзников. С этой целью я обратил­ся, через английского посла в Токио, к английскому правительству с просьбой при­нять меня на службу, дабы я мог участвовать в войне, и тем самым выполнить долг пе­ред Родиной и ее союзниками. Я был принят на английскую службу и получил распо­ряжение отправиться на Месопотамский фронт, куда я и отправился . Из Сингапура, однако, я был возвращен по распоряжению английского правительства, которое, по представлению нашего посла в Пекине князя Кудашева, освободило меня от службы, так как мое присутствие стало необходимым на нашем Дальнем Востоке»

Вечная любовь. Колчак и Анна